Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

— К чему? Зимой же не пахнет.

— Но война-то, ребя... Больше я на такое дело не пойду. Гонят людей на пулеметы...

— Кажется, ребята, всыпят они нам.

— В Вилппула наши жмут. Вчера в деревне я слышал, что там много домов сгорело от снарядов. И если еще ружейным огнем сзади маленько пострекать, так лахтари побегут за милую душу.

— Эка важность, что несколько домов сгорело... Болтают всякий вздор.

Аксели слушал эти разговоры, не принимая в них участия. Иной раз ему хотелось сказать что-нибудь, но он сдерживал себя, чтобы не раздражать людей. Наконец вернулся Элиас и привез в бачке какое-то жалкое подобие чая. Самые злые хотели было вылить весь бачок на землю, но другие им не позволили этого сделать и спасли чай.

— Проклятие. Можно было просто натопить снега.

Но все-таки хорошо было немного погреться чаем. В большом ковшике, служившем Лаури Кивиоя миской, чай разогревали на костре. Элиас рассказывал новости, услышанные в деревне:

— Еду, а навстречу все убитых везут. Сапожников здорово поколотили. Но наши трех пленных расстреляли. Один, господского вида, поднял руки и лопотал что-то насчет международного соглашения, но Мюллюмяки сказал, что мы признаем только Варкаусское соглашение. Один шибко шумел. В него, видно, плохо попали, и он еще долго потом бился... Я видел, как их приканчивали при свете штормового фонаря.

— Так им, чертям, и надо.

Постепенно все смолкло. Спать было нельзя, потому что костер не так уж сильно грел. Некоторые дремали сидя и просыпались, как только начинали падать. Оску сказал как бы про себя:

— По-моему, никудышный был этот первый бой. Посмотрим, каков будет последний.

— Я не знаю. Но уж труба звучала, во всяком случае. Я целый день сигналил: «На Ваасу, ребята!» Так что уж труба, во всяком случае, не виновата.

И Оску, еле живой от холода и усталости, не мог не улыбнуться.

Пламя полыхало, выбрасывая языки, и тени дремавших у костров ребят плясали по сугробам, кружась в нескончаемом призрачном танце. Фронт почти затих. Далекие разрывы снарядов словно подчеркивали тишину.

А в вышине мерцали ледяные февральские звезды.

VI

Мучительная, студеная ночь светлела, светлела, и наконец пришло утро. Аксели и Оскар пошли осмотреть предполье, чтобы выяснить обстановку. Они увидели только лыжные следы и несколько стреляных гильз. Убитый лазутчик лежал ничком на своих лыжах. Винтовка оставалась у него на спине, и Аксели взял ее. Они перевернули убитого лицом кверху. Это был молодой человек высокого роста. На нем была шапка с козырьком, натянутая на самые уши, так что даже при падении она не свалилась с головы. Шею закрывал толстый, домашней вязки шерстяной платок. Под белой маскировочной накидкой — обычный штатский костюм, а на ногах — сапоги-пьексы.

— Да, не шибко знатный лахтарь. Этот во всяком случае никакой не барин.

— Богачи Северной провинции послали своих батраков на передовую линию. Там же у них насильственная мобилизация. Не было еще на свете такой войны, чтобы господа сами в бой шли. Их дело только собирать добычу.

Когда бойцы в цепи увидели, что предполье безопасно, они тоже пришли поглядеть на убитого.

— Лахтарь уснул крепким сном, ребята.

— Хорошие шлепанцы. Попытаться нешто, не снимутся ли.

Пьексы сняли с большим трудом.

— Э, шерстяные носки новые. Я их возьму. А то у меня совсем мокрые.

— У кого же здесь сухие? По какому особому праву ты их берешь?

Заспорили, и Аксели пришлось решать, кому что достанется. Пьексы он отдал одному из бароновых работников, обутому хуже всех. Носки получил Лаури Кивиоя. Костюм тоже был хороший, но прострелен на груди и сильно залит кровью. Один из холлонкулмовцев все-таки снял куртку и попробовал оттереть снегом запекшуюся кровь.

— Как придем в деревню, я его отстираю. А эту дырочку от пули легко заштопать.

В карманах нашли только кисет из бараньего пузыря, сложенный для раскурки листок газеты да коробку спичек.

— Какая это газета?

— Тут не видно названия. Ну-ка про что тут пишут... «призывает все крестьянство... Хлеб подлежит обязательной сдаче...». Да, ребята, когда им понадобился хлеб, так реквизируют без всяких церемоний. Постойте-ка: «...против этих диких разбойничьих шаек, поднявшихся, чтобы разрушить законный общественный строй и уничтожить право частной собственности. Мы сражаемся не с людьми, а с дикими зверями. Пленных они убивают без разбору всех поголовно, убитых грабят, трупы оскверняют. Были найдены трупы, у которых они выкололи глаза и отрезали выступающие части тела...»

— Ну и жирно сказано, ребята. Выступающие части тела... Что это за части такие?

— Это значит кастрируют, но только сказано этак деликатно.

— Выступающие части тела... хе-хе.,. Ну-ка, проверим у этого...

— Лате проверит, ребята.

Лаури кончиком штыка раскрыл кальсоны убитого.

— Ну, перестаньте... что за игру выдумали.

Замечание Аксели смутило парней.

— Ступайте-ка на свои места.

Парни разошлись, оставив убитого в покое. Аксели и Оску осторожно пробирались вперед. Оску, оглянувшись на убитого, с усмешкой сказал:

— Однако же девчата с Севера должны объявить траур по всей губернии.

Но Аксели так посмотрел на него, что у Оску пропала охота зубоскалить. Минут через десять впереди раздались выстрелы. Аксели и Оску вернулись к своим.

— Там они. На тех же позициях, что и вчера.

Аксели доложил об этом Юлёстало. Тот сказал, что атаку предполагается повторить снова, но пока что их роте приказано лишь удерживать свои позиции. И действительно, утром фронт ожил. Бойцы напряженно прислушивались к перестрелке, стараясь на слух определить, как идет бой. Часам к четырем шум постепенно стих и фронт больше никуда не двигался.

Близилась новая ночь, и рота стала проситься на ночлег в деревню.

— Две ночи подряд у костра не высидеть. Пойдите, скажите в штабе. Ведь есть отряды, которые спали в домах.

Аксели сперва по-хорошему разъяснял положение и просил потерпеть. Но самые горластые все не унимались, и, наконец, он сказал уже резко:

— Отсюда мы никуда не уйдем. Так просто позиции не оставляют. Мы еще не расквитались за первое наше отступление.

На какое-то время это подействовало. Самые сознательные понимали, что он прав. Но и они тряслись от холода, хоть и молчали. Раньше они весьма смутно представляли себе войну. Теперь туманные картины воображения развеялись. Вместо них был реальный засыпанный снегом лес, двадцатипятиградусный мороз и непонятная недвижность фронта.

Юлёстало пошел в деревню. Через час он вернулся и сообщил, что им пришлют замену.