Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

мысль, которая уже несколько дней просилась наружу, не давая ему покоя.

— Ничто не мешает вам, господин пастор, совершать богослужения, не выходя из круга канонических вопросов. Но трудящихся возмущает это столь поздно проснувшееся сознание пасторского долга. Сотни лет эти люди ждали помощи от церкви, ибо там они слышали слова великого назаретянина о труждающихся и обремененных. Но они должны были стенать у церкви, подобно женам печальным: отняли у нас господа нашего и не знаем, куда его дели. Так-то. Они нашли лишь пустую выбеленную известью могилу и предались отчаянию, плоды которого мы и видим вокруг нас. Я не имею намерения оскорбить вас лично, ибо это не мое оружие. Однако я надеюсь, что вам станет очевидной обоснованность моего предупреждения.

Он быстро вышел, не дав пастору возможности что-либо ответить, довольный, прошел через переднюю на крыльцо и, приосанившись, как можно солиднее зашагал по березовой аллее — он понимал, что за ним наблюдают.

— Хе, хе...— посмеивался пастор с издевкой.— Они и евангельское слово вспоминают, чтобы выразить свою злобу.

Халме скрылся из виду, и они отошли от окна. Пастор устыдился, что говорил о Халме слишком недобро, и поспешил смягчить впечатление:

— Хотя сам-то он в глубине души неплохой человек.

— Именно в глубине души он плохой. А внешне у него какие же недостатки?

— Но всякий раз, встречаясь с ним, я чувствую, что в нем есть что-то располагающее.

— Я знаю, отчего это происходит. От его неторопливой, сдержанной манеры говорить. Эта способность у него есть, Я всегда говорила, что он неглуп... Напротив... Но разве это в какой-то мере оправдывает мятежника? Разве не усугубляет его вину? Его достоинств я ничуть не умаляю. И надо сказать, к старости он становится все более развитым.

Пасторша снова бросила взгляд в окно.

— Смотри, смотри скорее. Идет наша новая власть.

Они подошли к окну. По дороге плелся Преети, сгорбившись и нахлобучив шапку на лоб, чтобы спастись от жгучего, пронзительного ветра. На плече у него болталась винтовка с торчащим длинным, похожим на крысиный хвост штыком.

II

В штабе заметили, что Халме вернулся из пастората не в духе. Мастер был молчалив и немногословен. Все уже знали, что он замыкается в себе, когда обижен. Он сидел и смотрел в окно, не слушая, о чем вокруг него говорили. Мысли его никак не могли оторваться от давешнего. Его расстроило не столько даже само по себе то, что говорили и как держали себя пастор и пасторша, а то несоответствие между предполагаемой встречей и тем, что было в действительности. Собираясь в пасторат, он представлял себе, что ему будут благодарны за предупреждение и что он выступит в роли некоего покровителя. Он хотел быть доброжелательным и предупредительным по отношению к господам в час их унижения.

Поэтому сдержанная враждебность пастора и открытая ненависть его жены глубоко задели Халме, и он с раздражением думал: «Это у них давно... всегда... Считают себя вправе презирать меня за то, что я портной... За то, что я зарабатывал своим трудом... Всегда сам обеспечивал себя... «Неужели настолько уверился в победе...» Что за люди!.. Отняли без стыда и совести расчищенную другими землю. Получали высокие доходы за плохую службу... И они еще обвиняют меня в беспринципности».

Он отвернулся от окна.

— Валенти, из того количества сена, что мы должны отослать, нами недополучено еще четыреста килограммов. Напиши реквизиционное распоряжение: получить в пасторате. А ты, Кустаа, пошли кого-нибудь с лошадью отвезти это сено на станцию.

Распоряжение было выписано и человек послан, а Халме все молчал. Зазвонил телефон. Хеллберг интересовался результатами разговора с пастором, и Халме ответил:

— Не знаю, что это даст. Я сделал ясное предупреждение. Но они же еще сочли своим долгом глумиться надо мной.

— Конечно, они и будут глумиться, если ты всякий раз будешь ездить к ним с лекциями. Такие люди не верят словам, пока ты не стукнешь кулаком по столу. Ну, а теперь вот что: пойди к барону, спроси его еще раз насчет оружия и возьми подписку, что он обязуется не вести интриг против рабочей власти.

Грубые слова Хеллберга немного ослабили злость Халме против пастора и пасторши, потому что часть этой злости перешла на Хеллберга. Но, тем не менее, он с гордой решимостью отправился к барону.

Барон наотрез отказался давать письменное обязательство. А когда Халме спросил его о посевных планах, старик раскудахтался:

— Какой такой... какой планы?

— Нам, видимо, придется принять участие в организации работ. Нужно позаботиться о том, чтобы вся земля была возделана сообразно нынешним потребностям.

— Я... я... знай... кто делай здесь все нововведений... Кто ввозиль новы коров... Кто эта деревня научиль земледелий... Это есть я. Мне нет потребны советы... Если делайль... делайль сам... Я прочь... нет вместе с вами... Забирайт прочь вся имений...

Но на сей раз и Халме был высокомерен. Он говорил короткими, четкими фразами, как бы показывая тем самым сокрушительную силу своих слов. Это вывело из себя барона, и он стал кричать:

— Я стар человек... Я не нуждай... Ви делай что хотит... Я велю тебя прочь из мой дом... Никакой моей подписи бумаг...

Халме позвонил Хеллбергу и рассказал о своей беседе с бароном.

— Ладно, я пошлю к нему людей, которые разберутся. Скажу, чтобы послали из разведотдела районного штаба.

Хеллберг сказал это раздраженно, и Халме вскоре почувствовал раскаяние. Может быть, следовало как-то смягчить впечатление?

Он позвонил Хеллбергу снова:

— Хорошо ли эти люди из разведотдела понимают свою задачу? Я не хочу, чтобы здесь применялись какие-то насильственные меры.

— Не беспокойся, они свое дело знают. Если не даст подписку, придется его арестовать. Пускай чертов индюк поразмыслит на досуге.

Халме успокоился. Он не подал виду, что, в общем-то, доволен. По сути дела, неплохо, думал он, если барона и припугнут немножко. Да и пастору, пожалуй, это было бы нелишне.

— Они наглеют оттого, что рассчитывают на мою доброту. Что ж, я от доброты и не отрекаюсь. Но каковы люди...

Барон сидел в кабинете. Он просматривал список, где было перечислено все, что реквизировано по предписанию штаба. Хотя он и относился к этим реквизициям с видимым безразличием, предоставляя красногвардейцам брать все, что они захотят, однако управляющий все подробно записывал и представлял ему отчет. Барон не желал брать никаких расписок. Пусть ни у кого не возникнет и мысли, будто он