Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

раскаиваюсь в том, что отступил от своего решения... Я должен тебе сказать... Мне кажется, что ты ничего не имеешь против таких актов...

Хеллберг сел на старый пыльный стул, очевидно из театрального реквизита. Он глубоко вздохнул, как бы сдерживая себя, и начал говорить, как учитель, который еще раз берется объяснить урок безнадежному ученику, не ожидая никакого проку, но все же исполняя свой долг:

— Послушай, Аату. Я еще в жизни никого не убил и не заставил убить. Мне этих иродов не жалко, но я не одобряю убийства. Хотя бы уж по той причине, что это может лишь оттолкнуть от нас людей. Но ты пойми: идет борьба не на жизнь, а на смерть. Дела наши обстоят неважно. Наступление провалилось на всех фронтах. Это факт, которому надо смотреть в лицо. Так что нам не до жалостливости сейчас. Я не считаю себя вправе наказывать своих людей. Беженцы из Варкауса рассказывают, что там белые расстреляли каждого десятого пленного — без всякого суда, чохом. В Сейнайоки у них организована настоящая бойня. Куда пригоняют на убой рабочий люд из Северной Финляндии. А ты нюни распустил из-за одного человека, который к тому же целый век мучил рабочий народ. Нет, брат. Единственно, что мы можем сделать,— это набрать в приходе новую роту. Пойми, добрый человек, что единственный выход для нас — это победить. Как бы ты сурово ни наказал сейчас убийц, все равно тебя в случае поражения не помилуют. Желая тебе добра, я могу сообщить, что уже объявлен список подлежащих расстрелу и ты там значишься...

Хеллберг странно, скрипуче рассмеялся и пристально поглядел на Халме, проверяя, какое впечатление произвела его новость. Она не произвела никакого впечатления, и Хеллберг продолжал:

— Ты в списке, я в списке, Силандер в списке, Юлёстало в списке, Коскела в списке. Когда здесь встречаются хозяева и господа, так у них только и разговору: кого убить после прихода лахтарей. Я знаю. Я в курсе дел. А ты вот ходишь точно во сне да душой болеешь: как бы, упаси бог, им зла не сделали.

Хеллберг опять усмехнулся, но ярость уже охватила его, и он сдерживал себя с огромным трудом:

— Если это не прекратится, я тоже приму драконовские меры. Калле Силандер пытается лавировать. Но это все зря. Над головой уже занесен топор убийц. Вы с ним случайно попали не в ту партию. Революция — это, брат, не летний праздник с хороводами на лужайке.

Хеллберг замолчал, отдуваясь со злостью. Он отвернулся от Халме, показывая тем самым, что больше не желает говорить об этом. Но Халме все-таки втянул его в спор, и Хеллберг еще несколько раз повторил о «драконовских мерах». Слово это как будто очень нравилось ему, и он произносил его со вкусом. Вообще он не любил иностранных слов, от которых отдавало интеллигентностью, но это, видимо, пришлось ему по душе и хорошо выражало его настроение. Хеллберг встал, давая понять, что разговор окончен.

— Я сообщу в окружной штаб. Пусть они там решают, как поступить. Объяви у себя в деревне, что дело расследуется и виновные будут наказаны. А не накажут, так это дело окружного штаба. Я больше не располагаю временем.

Халме вышел через черный ход. На обратном пути Халме почувствовал озноб: он то ежился от холода, то вдруг ему становилось жарко. И ноги — то совсем коченели, а то прямо подошвы начинали гореть. Среди хаоса мыслей одна, неотвязчивая, не выходила из головы: «Неужели Хеллберг мог понять мой звонок так...» В ужасе он пытался отогнать ее: «Ведь я же как раз и предупреждал...» Но мысль возвращалась: «Зачем же было предупреждать? Не свидетельствует ли это, что я, предупреждая, представлял себе и такую возможность?»

Тогда он старался собрать всю свою волю и мысленно повторял слова Хеллберга о «драконовских мерах», но это его не успокаивало. Тело барона уже увезли. И все равно Халме, проезжая мост, не мог посмотреть на воду. В рабочий дом он зашел лишь на минуту и велел объявить, что дело разбирается и виновные будут наказаны. Потом он поехал домой.

Эмма, увидев его, испугалась. Хотя и ее потрясло случившееся, она всячески старалась успокаивать мужа, видя, как он подавлен. Вместе они упрекали Хеллберга, и чем больше Халме винил его, тем большее облегчение испытывал сам. И все же ночью он не мог уснуть. Пересохшим ртом пил он свои отвары из малиновых листьев и ягод можжевельника, стакан за стаканом. Ночью у него сделался жар. На следующий день вся деревня говорила:

— Халме смертельно болен... Ночью был жар больше сорока. Наверно, простыл в дороге, когда ездил выяснять насчет убийства барона.

Поначалу деревня приняла весть о гибели барона как необычайную новость. Но, когда в течение дня молва разнесла, что это вовсе не простое убийство и что красногвардейцы приезжали за ним в имение, шум сразу же затих. Теперь об этом говорили шепотом да с глазу на глаз. На людях больше молчали, но дома строили всякие догадки.

Когда Преети расписывал свою полицейскую собаку, односельчане отводили глаза в сторону и говорили этак неопределенно:

— Собака-то она, конечно...

И Преети каждому рассказывал:

— Мне сперва-то и в голову не пришло, но потом я подумал, как увидел шапку на льду, что дело неладно... Конечно, тут что-то есть. Я его не узнал, но потом, когда мастер велел мне пошуровать жердью и показалась борода... Сказывают, трое было мужиков со знаками Красной гвардии... Но, конечно, собака бы все выяснила... Так я полагаю.

Хенна тоже не выдержала, пошла по соседям. Она рассказывала всякому встречному:

— Его бы ни за что не нашли, если бы Преети не поглядел на лед. Он такой вострый... Преети велел сразу же собаку раздобыть, но тут как на грех мастер захворал... Она бы сразу отыскала... Вот только бы получить эту собаку... Все же такое дело... Ведь заставил управляющего выдать лучшей соломы на матрас... Леппэнен, говорит, заслужил... Он так всегда держал сторону Преети, чего ни коснись...

Когда об убийстве барона узнал Анттоо Лаурила, он, не задумываясь, сказал:

— Поделом, сатана. Исполняется надежда бедняков — можно наконец расправиться с буржуями.

Однако больше никто не высказывал одобрения открыто. Некоторые только говорили безразличным тоном:

— Конечно, у них были знаки Красной гвардии, но кто их знает? Кольца-то украли, так что, стало быть, грабители это...

Но в большинстве торпп и избушек известию этому ужаснулись. В Коскела узнали о