Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

признает реквизиции законными. Когда торппари перестали ходить на поденщину, штаб прислал для работы людей, свободных от службы в Красной гвардии. Им за работу надо было платить деньгами. Не выполненную торппарями отработку управляющий тоже записывал в книгу. Это понадобится, когда придут белые, и торппарей, которые нарушили контракт, можно будет прогнать.

Барон твердо верил в победу белых. Это было его убеждением, основанным исключительно на интуиции, так как о настоящем положении дел на фронте барон знал еще меньше, чем все прочие, поскольку он ни с кем не общался. Он знал лишь, что фронт находится где-то севернее Тампере, и для его уверенности этого было вполне достаточно. Красные должны были потерпеть поражение, потому что все они сплошь мерзавцы, сброд, конечно же не способный управлять страной.

Отложив тетрадь, барон направился в комнату баронессы. Она читала Библию. С тех пор как начался мятеж, она проводила за этим занятием все вечера. Она и раньше-то почти не соприкасалась с внешним миром, теперь же и подавно. В испуге пригибала она голову, чтобы не видеть и не слышать, что происходило кругом. Она советовала и мужу не злиться, не горячиться, а предоставить все божественному провидению.

— Зачем нам, старым людям, вмешиваться в это? Если они и отнимут у нас наше имущество, то все равно мы как-нибудь проживем. Если бог этого хочет, нам остается лишь покориться его воле.

— Бог не может хотеть того, что хочет этот сброд. И к тому же речь-то идет не об одном лишь имуществе.

Он говорил так строго и резко, что баронесса сразу же умолкала.

Когда барон вошел в комнату, баронесса закрыла Библию. Ей очень хотелось рассказать барону сон, который она видела этой ночью. Баронесса верила в сны и предзнаменования, но не решалась говорить о них мужу, так как знала, что он все это презирает, хотя прямо об этом не говорит. Барон сел. Он вытянул ноги и уставился в пол. Баронесса ждала, что он скажет что-нибудь, но муж Молчал, и она снова углубилась в книгу. Раздался стук у входной двери. Оба встали. В передней послышались шаги служанки, а через минуту она постучалась к ним.

—Там какие-то мужчины.

Барон вышел в переднюю. Он спросил, кто стучит, и ему ответил незнакомый голос:

— Комитет безземельных. Именем закона. Отворите.

Барон открыл дверь и в свете полумесяца увидел у крыльца три мужские фигуры. Поодаль, на аллее, стояла лошадь, запряженная в сани, в которых сидел возница. Барон отступил от двери, и мужчины вошли в дом. Первым вошел, по-видимому, начальник — молодой человек лет под тридцать. Он был в русской папахе и в новенькой форме, сшитой из грубого сукна. Обут он был в сапоги с длинными голенищами, завернутыми вниз чуть ли не до самых задников, на которых позвякивали шпоры. На ремне через плечо висела шашка. Молодой человек был щуплого сложения, но его быстрые, четкие движения свидетельствовали о решительности. У него были правильные черты лица. Губы остро очерчены, и над верхней губой — маленькие усики, под носом пробритые и разделенные надвое.

Некоторое время он поглядывал на барона с какой-то странной улыбкой в глазах. Он как будто старался поймать взгляд барона, но потом вдруг быстро отводил глаза. И все время улыбался этой своей загадочной улыбкой. Следом за ним вошли двое с винтовками, дула которых украшали красные банты.

— Что ви хочит?

— Мы слышали, что господин барон кое-чего припрятал и хотели бы посмотреть, хе-хе-хе...

Начальник с усмешечкой все поглядывал на барона, словно хотел рассмотреть его получше. Барон почувствовал недоброе. Что-то угрожающее было в этих вооруженных людях, и улыбка их начальника отнюдь не успокаивала. За ней чувствовалась издевка и жестокость.

— Пожалюста, смотрить.

— Сперва немножко побеседуем.

Барон провел их в свой кабинет. Бойцы с винтовками встали у дверей, а начальник сел за стол в бароново кресло. Барон тоже хотел было сесть, но начальник сказал с коротким, сухим смешком:

— Придется стоять, господин барон. Это допрос. Когда ваши старые друзья, жандармы, допрашивали меня, так приходилось все время стоять. Да по три часа кряду. Хе-хе... Когда уж ноги подкашивались и я попросил стул,— говорят, допрашиваемый должен стоять. Так что давайте уж придерживаться правил, хе-хе...

Барон спокойно встал и выпрямился во весь свой рост. Он не очень-то понимал иронии в словах начальника, но почувствовал в его тоне враждебность, а потому лицо барона сделалось каменным и он стал смотреть куда-то поверх головы начальника.

— Ну-с, так скажите-ка нам, куда вы дели оружие, имевшееся у вас?

— Все отдаваль. Я есть уже говориль.

— Это точно?

— Я есть уже говориль.

— Так. Кому же оно отдано?

— Те люди, которы ушель прочь.

Начальник откинулся в кресле и похлопывал по кобуре своего пистолета. Вдруг он выхватил пистолет и направил его на барона. И тут исчезла его улыбочка:

— Где оружие?

Барон на секунду зажмурился, точно ожидая выстрела. Выстрела не последовало, и барон снова открыл глаза. Чуть дрогнувшим голосом он промолвил:

— Все отдаваль.

Начальник все не опускал пистолета. Несколько секунд он молча вглядывался в барона, а затем сказал:

— Значит, вооружили контрреволюцию. Так. Тяжкое преступление. Чтобы впредь этого не повторялось, вы дадите подписку в том, что будете воздерживаться от контрреволюционных интриг. Вот текст.

Убрав пистолет, начальник вынул из кармана заранее заготовленную бумагу. Он прочел ее медленно и с расстановкой. Текст был сознательно составлен в обидной форме. Тут говорилось о раскаянии в преступной и позорной контрреволюционной деятельности. И в заключение — клятвенное обязательство быть лояльным по отношению к народной власти, или, вернее, беспрекословно исполнять все ее распоряжения.

— Я могу обещайт быть в стороне всяки деятельность. Я нье могу обещайт испольняйт те законы, которы не есть законы.

— Подпишите.

— Я нье могу.

Начальник взглянул на своих бойцов. Один из них подошел к барону и быстрым движением направил штык ему в грудь. Начальник заорал:

— Подписывай, проклятый кровопийца!

Барон отступил на шаг. Раза два он перевел дыхание. Но вот в глазах его появилось сосредоточенное выражение, как бы взгляд, обращенный в себя.

— Я нье могу.

Боец приставил штык к груди барона. В этот момент открылась дверь и вошла баронесса. Увидя происходящее, она схватилась за сердце и в ужасе закричала. Барон властно приказал по-шведски, чтобы она ушла. Но баронесса не ответила ему. Дрожащим голосом она заговорила по-фински:

— Он нет делаль никакой зло...