Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

случившемся лишь поздно вечером. Весть принес Отто Кививуори, и он совершенно ясно выразил свое мнение:

— Не так уж они неизвестны, убийцы-то. Кое-кто их отлично знает.

Элина будто онемела. Алма тоже молчала, тревожась о сыновьях. Юсси понуро глядел в угол, что-то бормоча.

Но дело имело и другую сторону. Отто тут же рассказал то, что он слышал от Янне: о слабых позициях красных и о том, что наступление, о котором так много шумели, провалилось. И тут же сделал вывод:

— Если дойдет до того, что станут сводить счеты, тут и невинные пострадают. В селе хозяева скрежещут зубами.

Элина спросила с болью и гневом:

— Почему же должны страдать невинные?

Отто заметил страх дочери и потому сказал как можно спокойнее:

— Не должны, конечно...

Перед уходом он еще попытался немного развлечь их. Мальчишек он рассмешил забавной песенкой, но взрослые так и не могли отделаться от гнетущего чувства. Как только Отто ушел, все разбрелись по своим делам. Элина работала уже через силу. Она часто присаживалась, чтобы отдышаться. Если она поднимала ведро, то Юсси отбирал у нее:

— ...уж я... напрасно ты... с этим... того...

Спать они ложились рано. С освещением по-прежнему было плохо. Из штаба им, правда, предлагали дать керосину, но Юсси наотрез отказался.

— До сих пор мы, слава богу, ворованным не пользовались... Если ты возьмешь, так уж это твое дело.

Это он сказал Элине, и она ничего не ответила. В последнее время они почти не разговаривали, потому что Юсси открыто винил Аксели. С Алмой отношения были прежними. Как-то раз Элина вечером, среди обычных домашних дел своих, вдруг ни с того ни с сего расплакалась, и Алма, подойдя к ней, сказала только:

— Бедное дитя.

И отошла, оставив Элину одну. А уже на другой день обе они чувствовали неловкость, вспоминая это мгновение близости. Но все же в скупых, будничных словах, которыми они обменивались мимоходом, появилось больше тепла. Алма даже предложила ночевать с Элиной в старом доме, но Элина этого не хотела:

— Вилхо прибежит, если что будет нужно.

Дети спали в одной комнате с нею. Мальчики засыпали сразу, а она долго лежала без сна. Долго укладывалась, пытаясь найти удобное положение. Она устраивалась на подушках, опираясь на спинку кровати. Верхнее стекло окна было не все покрыто льдом, и сквозь чистый овал виднелись вершины елей и над ними кусок неба. Элина смотрела туда, склонив голову на подушку. Натужное состояние тела усиливало душевную муку. Отец ясно высказал то, что смутной догадкой иной раз приходило ей в голову. Как будет жить она, если с Аксели что случится? Для нее поражение красных было лишь поражением Аксели, ибо судьба восстания была для нее судьбой мужа.

После мучительных дум она молилась. О чем — она сама не сознавала ясно. Лоскут неба в ледяной раме окна становился для нее неким представителем бога. Звезды, небо и бог составляли нечто единое. Где-то там была великая непостижимая сила, которая брала и давала. И из этого лоскута неба, в котором, мерцая, поблескивали две туманные звездочки, приходило к ней облегчение и успокоение. Постепенно она спускалась ниже с подушек и дыхание становилось свободнее. У пределов сознания чудился ей кто-то, заверяющий, что все обернется хорошо. Привстав, она поправила одеяла ребят, лежавших рядом. Их мирный сон был так трогателен, что глаза ее увлажнились и в груди что-то задрожало, подступая к горлу. Она улыбнулась, глядя на их смутно различимые в темноте головки, и задумчиво прошептала:

— Спите хоть вы...

И тут она ощутила первую, слабую боль. Элина подождала, повторится ли она. И только после четвертой схватки, убедившись окончательно, она осторожно разбудила Вилхо.

— Ты можешь позвать дедушку с бабушкой, чтобы они пришли сюда?

— Да.

Мальчик оделся на скорую руку и тихо скользнул в дверь. Пришли Юсси с Алмой, и затем Юсси не мешкая пошел запрягать коня. Элине было совестно беспокоить старика среди ночи, и она промолвила:

— Халме обещал вызвать по телефону... но в такое время...

— Обойдемся без этих...

Юсси не имел пропуска, но, по счастью, патрульные узнали его и пропустили, как отца Аксели Коскела. К полуночи он вернулся с акушеркой, а в час пополуночи Элина родила третьего сына.

IV

С родными барона связаться не смогли, и все хлопоты по похоронам взял на себя пастор. Баронесса упала в обморок, как только ей сообщили о смерти мужа. Когда покойника привезли домой, она была словно не в себе: укрывала его и все время говорила так, точно не вполне понимала, что случилось. Оправившись от потрясения, она слегла в постель и стала безучастной ко всему.

Похоронной процессии организовать не удалось, но к церкви съехалось много народу — белых, и похороны носили характер демонстрации. Село продолжало жить обычной жизнью. Патрули Красной гвардии стояли на постах, и свободные красногвардейцы ходили по улицам с ружьями. У церкви собрались хозяева и господа, они тихо перешептывались, осторожно поглядывая на красногвардейцев, стоявших на площади перед церковью.

Гроб на простых санях привезли в церковь уже заранее.

Пастор медленно вышел из ризницы. Он нарочно не смотрел на собравшихся, поскольку было много незнакомых лиц, а главное — он решил сегодня говорить, не думая о последствиях.

Пока звучало пение, он обдумывал свою речь. Он не написал ее заранее, как писал проповеди, а надеялся на то, что переполненная душа сама найдет нужные слова. В последние мгновения он почувствовал, что уверенность покидает его. Ладони стали потными,, и внутренний голос шептал ему: «Что это даст? Какая польза в этом?»

Та же мысль и вчера смущала его. Тогда он усилием воли заставил себя думать о насильственной смерти барона. Он не знал, что за люди увезли барона и совершили это черное дело, потому что прислуга их не разглядела как следует, а баронесса не смогла обрисовать их внешность. Но в своем воображении пастор представил их грубыми, низколобыми, звероподобными созданиями, которые с диким рычанием кололи барона штыками. По мере того как все отчетливее вырисовывалась эта картина, мужество пастора крепло.

Лицо его было необычайно бледно, а уши горели, как раскаленные. Он взглянул поверх голов собравшихся. Наступила тишина. Церковный сторож затаил дыхание, пытаясь бесшумно закрыть заслонку печи.

— Не страшитесь, ибо и разгулу сатаны назначил срок господь наш. Не страшитесь, ибо враг может получить только тело наше, но не душу. Мы не должны страшиться,