Князь Владимир - Юрий Никитин

– Почему?

– Ну, надо посоветоваться…

– С кем? С этериотом, что прибыл с тобой? Если неможешь без него, то я переговорю, отец будет не против, чтобы вы пришли оба.

В ее лиловых глазах было нетерпение и что-то еще,запрятанное глубже.

– Я поговорю с ним, – пообещал он.

Она кивнула вознице, все еще рассерженная, но на Владимиравзглянула уже как на человека, которому платит и ожидает повиновения. И голосее был уверенный и не терпящий возражений:

– Я пришлю завтра за ответом.

Кони рванули, коляска едва не полетела по воздуху. Дробныйцокот копыт прогремел и угас. Владимир чувствовал, как на лбу сами собойсобираются складки. Его настойчиво стараются отлучить от императорского дворца.Кто? Этой красавице наемная охрана ни к чему. Едва захочет выехать за город,вся золотая молодежь кинется сопровождать ее. Лучшие патриции с мечами наголопроводят туда и обратно. Так что нужен не он, а его отсутствие во дворце.

Завтра, подумал он с тревогой. До завтра надо успеть что-топридумать. Если он и завтра кого-то зарежет, то на него обратит внимание нетолько Вепрь. Но и те, чьих взглядов он предпочел бы избежать.

Через два дня они с Олафом стояли во внутренних покоях. Полночь,светильники горят каждый третий, слышно, как далеко за оградой протяжноперекликаются стражи.

Внезапно пахнуло благовониями. Он насторожился, ибо дочерисенатора так и не смог ответить ничего определенного и от ромеев теперь надождать пакостей. Обостренный слух уловил едва слышные шаги. Краем глаза увидел,как напрягся Олаф, он стоит слева от двери, как рука викинга опустилась нарукоять меча.

– Стой! Кто идет?

Из темноты послышался испуганный вскрик. Сновапочувствовалось движение воздуха. Владимир инстинктивно дернул головой, что-томелькнуло, толчок, отбросило к стене. Яростно вскрикнул Олаф, это он толкнул,совсем близко хлопнула дверь, звякнул засов.

Олаф ругался, при слабом свете светильника Владимир виделперекошенное лицо. Он нагнулся, на полу тускло блестел нож. Похоже, его метнулииздали вынужденно. Такие ножи не годны для швыряния. Кто-то намеревалсяподкрасться ближе…

Холодный пот выступил на лбу. Нож чересчур мал, чтобы убитьвзрослого мужчину.

Олаф со звоном вытащил из ножен на поясе узкий кинжал. Лицобыло злое.

– Проклятые ромеи!.. Это их подлые штучки!

– Думаешь, – прошептал Владимир, – лезвиеотравлено?

– Я с этим уже сталкивался, – огрызнулсяОлаф. – Когда пробовали захватить проклятую Пермь. Чертовы пермякиполовину наших перебили отравленными стрелами.

Кончик кинжала уже накалился в пламени светильника. ЧелюстиОлафа сомкнулись. Он не дрогнул лицом, когда багровый кончик коснулсяобнаженного плеча. Зашипело, взвился дымок, Владимир ощутил запах горящегомяса. А Олаф вдавливал раскаленное железо, лицо было суровым. Даже зубами нескрипнул, хотя дымок пошел сильнее.

Владимир не выдержал:

– Олаф, но лезвие не обязательно отравлено!

– Я тоже так думаю, – ответил викинг.

Владимир отшатнулся, будто получил в лоб, а Олаф приподнялрдеющий кончик ножа, перевернул другой стороной и повторил все сначала. Лицобыло не просто суровым, а сумрачно красивым. Лишь на лбу выступили мелкиекапельки.

Запах горящего мяса вызвал у Владимира приступ тошноты. Принем не раз сжигали людей живьем, но то были жертвы или преступники, а здесь какбудто своя рука выжигает на своем теле…

– Кто говорил о чрезмерной осторожности, – невыдержал он.

– Вольдемар, – ответил Олаф, и Владимир наконецуловил в голосе друга напряжение, – я чувствую, конечно же, боль… но это больплоти. А душа викинга возвеселяется от гордости. Это победа воли над плотью!

Он убрал нож, а Владимир искоса смотрел на рану. Кровьзапеклась в ямке, коричневые края выглядят страшновато.

– Тебя бы в христиане, – сказал он сотвращением. – Те тоже… У них любой пост – победа духа над плотью… Но я непонял другое. Нож бросили в меня! Какого дьявола бросился закрывать своейволосатой грудью?

Олаф прорычал с отвращением:

– Думаешь, ты мне так уж дорог? Или я тебя ценю хоть чутьвыше драной кошки? Бред. Просто не хотел, чтобы проклятым грекам хоть что-тоудалось.

– Все равно спасибо, – буркнул Владимир снеловкостью.

– Все в долг, – ответил Олаф деловито. – А тыдумал? Мы ж в торгашеской империи. Еще и проценты сдеру.

Вепрь, выстроив на заднем дворе манипулу, залез на большойкамень и орал оттуда:

– Вам доверена большая честь, мерзавцы! Впервые изСвященного Палатия отправляют когорту в главное войско. Наши стратеги хотятпоказать остальным, как умеют воевать настоящие воины! Если осрамите меня,свиньи безрогие, я из вас кишки выпущу. Но вы должны вернуться живыми! Я нехочу снова возиться с желторотыми неумехами… Эй, ты! Чего горбишься? Забыл, какдолжен стоять этериот?

Хмурый легионер нехотя выпрямился:

– У меня живот болит.

– Много пьешь? – гаркнул Вепрь.

– Много, – ответил этериот безнадежно. – Всеравно не помогает.

– Ничего, – сказал Вепрь бодро, – тыотправляешься в место, где все хвори снимет как рукой. Вы должны будетезахватить крохотный остров… Только помните, что там водятся ядовитые гадюки,под листьями прячутся скорпионы и каракурты. Грибы не жрать – ядовиты, воду нелакать – в ней холера и прочая дрянь…

Этериот перебил вежливо, но с недоумением:

– А на кой… гм… завоевывать такой остров?

Вепрь рявкнул:

– Молчи, дурень! Или ты усомнился в мудростиБожественного? По-твоему, Господь по мудрости потопил человечество, хотягрешивших наверняка было меньше, чем невиновных? То-то. Эй, Мордоклюв, ты стоялна причале и должен был видеть, как погиб сенатор. Если скажешь, что не видел,то, значит, отлучался к шлюхам!

Мордоклюв, толстый и хищноносый воин, пробурчал:

– Я стоял на своем месте… Сенатор шел по причалу ивидел, как какой-то бродяга хочет утопиться. Он сказал ему: «Не спеши, давайобсудим, увидим, стоит ли вообще прощаться с жизнью». После этого они сели ибеседовали почти до обеда. Что-то о политике, налогах, жизни, я всего неслушал.

– Ну? И какое это отношение имеет к его гибели?

– А потом они встали и, держась за руки, вместеспрыгнули в воду.

Владимир подошел сбоку, сзади нельзя – зашибет, сказал совсевозможной почтительностью: