Князь Владимир - Юрий Никитин

Но и здесь опасность идет не от этих славян, ибо онизащищают Константинополь лучше местных греко-ромеев – это уже их город! –а от тех, кто все еще не идет на службу, как не шел Аларих. Чуть ли неединственное такое племя – русы. Они усиливают натиск год от года. Ими неудается манипулировать, как хазарами или печенегами. Они усиливаются на глазах,и в Константинополе даже простой народ уже знает обреченно: гибель ихцарственному граду и всей империи придет именно от русов…

Конь внезапно заржал, пошел галопом. Ветер засвистел в ушах,плащ за спиной раздулся и затрепетал по ветру. Владимир чувствовал, каклихорадочно бьется сердце.

Кто будет тот воитель, который возьмет на копье гордыйКонстантинополь?

У себя в комнатке – у каждого ипасписта было свое помещение– он снова в задумчивости достал письмо. Писал русский купец Могута, ссылалсяна родню в Новгороде, которую Владимир знал, подробно рассказывал о спрятанномпоблизости сокровище.

Олаф, который беззастенчиво читал через плечо друга, хрюкнулс неудовольствием:

– Старые сказки… Я наслушался столько о закопанныхсокровищах! Ерунда все это.

– Ну, горшки с монетами прячут не только вСвионии, – возразил Владимир. Он в задумчивости почесал нос. – У насесть три свободных дня до возвращения Терибула.

Олаф сел, сказал с достоинством:

– В этом письме ничего не говорится обо мне!

Владимир пожал плечами:

– Могли предположить, что дикий свеон читать не умеет…и тем более что он не станет подглядывать в чужие письма.

Олаф налился тяжелой кровью, прорычал угрожающе:

– Это я дикий? Это я, сын конунга, почти год мнуцарьградских девок, и все еще неграмотный?

Владимир походил по комнате, шаги все убыстрялись, пока неощутил, что вот-вот начнет бросаться на стены. Повернулся резко:

– Едем?

Олаф вытянул ноги на лавку, шпоры оставляли глубокиецарапины на полированной поверхности.

– Нет, – ответил он твердо. – Ни за какиемешки золота! Даже за все золото мира. Вечером меня ждет кувшин вина исладкотелая Елена. Я буду валяться в постели, нежнее которой не бывает, будумять своими грубыми лапами нежное тело, слышать сладкие стоны. А ты хочешь,чтобы я все это покинул и поехал в холодную ночь проверять бабьи сказки?

Владимир подумал, кивнул:

– Ты прав. Забудем об этом.

Рано утром, еще не все звезды исчезли со светлеющего неба,они уже выехали за ворота Царьграда. Стремя к стремени, на отдохнувших конях.

Воздух был чист и свеж, чувствовалось близкое море. Солнцееще только поднималось, накаляя мир там, на востоке, а здесь над остывшей заночь землей нависало такое же холодное синее небо.

Ехали молча, Владимир подумал смятенно, что даже радипростой прогулки стоило выехать за ворота Царьграда. Он, как прибыл и нанялсяна службу, даже самого Царьграда толком не видел. За вечер весь не обойдешь, адня три кряду еще не выпадало. Сейчас же перед ним начала открываться та частьРимской империи, которую лишь представлял смутно, но не видел!

Страна выглядела созданной богами для себя и своих семей.Потом боги ушли, а может, и не все ушли, и эти сказочные края первыми захватилипроклятые и хитрые ромеи. А волхвы еще говорят, что Славия, где народились всеславянские племена, – это упавший из вирия кусок самой плодородной ибогатой земли! И что арии, они же славяне, и есть люди небес, ибо вышли изария-вирия. Хорошо так говорить, кто дальше своего огорода не ездил! Погляделибы на эти земли, прикусили бы языки…

Или сказали бы другое, внезапно пришла мысль. Они людинебес, а живут в северных краях, где зима длится полгода, а здесь гадкиеромешки владеют такими землями! Надоть отнять…

Олаф ехал нахмуренный, мрачно зыркал по сторонам. Его тожеодолевали мысли. Знать бы какие, подумал Владимир. Раньше отважный викинг неочень-то задумывался.

Кони прошли по узкой дорожке вдоль ручья, поднялись напологий холм. Олаф вскрикнул от восторга, а Владимир задержал дыхание. Это всамом деле страна богов!

В открывшейся долине ярко и сочно зеленела оливковая роща,виднелись крыши крохотных домиков. Между деревьями на веревках сушилось белье.В лужах лежали буйволы. Но на другой стороне долины поднимались белоснежныеколонны древних дворцов! Их размеры были огромны, а камень прекрасен иудивителен…

Кони весело сбежали с холма, Олаф пустил своего череззаросли, чтобы увидеть древние развалины вблизи. Сохранились остатки стен,величественные толстые колонны, мраморные полы с удивительными рисунками.Солнце играло на цветных изразцах, на остатках стен сохранились даже кускифресок. Сердце Владимира стучало учащенно, а дыхание вырывалось хрипло и мощно,как в битве. Неведомые чувства распирали грудь, он смотрел во все глаза ичувствовал, как наворачиваются слезы. Здесь жили боги и герои, но какие злыесилы погубили этот мир?

Впереди слышались тяжелые удары. Они выехали из-за торчащегообломка стены, Олаф внезапно выругался. Два бедно одетых селянина усердно билимолотами по лежащей на земле статуе из белоснежного мрамора. У Владимира духзахватило от неземной красоты: женщина и в мраморе сохранила черты, от которыхзащемило сердце.

Олаф рявкнул зло, ладонь звучно хлопнула по рукояти меча:

– Что творите, сволочи?

Оба крестьянина отшатнулись, со страхом смотрели на огромныхвоинов, закованных в доспехи императорской гвардии. Оба были в лохмотьях,истощенные, с желтой болезненной кожей. Один простер умоляюще руки:

– Благородные воины!.. Это же мрамор!.. Мы егоразбиваем, толчем и пережигаем в известь… А известь продаем.

Владимир с тоской указал Олафу на другой конец развалин. Тамслышались удары. Такой же несчастный оборванец разбивал другую статую.

– Вы красоту рушите! – прорычал Олаф. Глаза егоналились кровью. – Да я вас всех!

Он выдернул огромный меч, каких в ромейской стране даже невидели. Селяне попадали на задницы. Один заверещал, как заяц:

– Это же языческие боги!.. А святая церковь велитуничтожать все языческое. Мы делаем еще и богоугодное дело!

– Безумные, – сказал Владимир. Рот его наполнилсягоречью, словно он жевал полынь. – Или я безумен?

Олаф рычал и порывался рубить и крушить, Владимир удержал.Здесь когда-то обитал древний и прекрасный народ, ибо только прекрасный душой ителом мог создать красоту во всем: от жилища, в котором жил, спал и принималгостей, до исполинских общественных зданий. Но что стряслось с ним, ибо этиневежественные дикари не вышли из-под земли как ночные чудища, они те жегреки!.. Почему одичали? Почему, глядя на прекраснейшие статуи, при взгляде накоторые захватывает дух, хочется петь и плакать одновременно, они видят толькопригодный для извести камень?