Смерть чистого разума - Алексей Королев

только тому, что подают в самом паршивом женевском кафе, но и даже тому, что варит мать. Но у матери не посидишь спокойно. Итак, что же я позабыл? Словесный портрет разослан. Все станции от Женевы до Эгля предупреждены. То же касается и почты. Уведомить всех кучеров пассажирских дилижансов, конечно, нет никакой возможности, но по крайней мере, кто ездит сюда из Эгля, – в курсе дела. Впрочем, сомневаюсь, что он осмелится воспользоваться дилижансом; поезд – дело другое. Хотя Канак, конечно, прав: несколько дней, а то и пару недель Фишер вполне может отсидеться в какой-нибудь горной хижине. Их здесь за последние десять лет понастроили порядочно. Всё для туристов, будь они неладны. В каждой есть топчан и печка, и запасец дров и свеча, а кое-где даже соль и консервы. Пришёл, переночевал, поел, оставил всё в прежнем виде и ушёл. Проверить хотя бы те, что известны Канаку, – никаких сил не хватит, не дадут мне столько людей ни в Эгле, ни в Лозанне. В Женеву же, а особенно в Берн, обращаться совсем не хочется. Подождём пару дней, никуда он не денется, этот чёртов русский».

51. Меч, рассекающий волос

– Тут неразборчиво, – сказал Маркевичу почтмейстер, возвращая в окошко бланк телеграммы.

– Да? – Степан Сергеевич близоруко сощурился над листком. – Действительно. Малая Морская, вот так правильно.

– Нет, – сказал почтмейстер, – второе слово в тексте. Suivrai или survivrai?[31] Адрес-то этого вашего Статистического общества я уже хорошо запомнил.

– В самом деле? – рассеянно спросил Маркевич, исправляя. – Поразительная память. Я отправлял телеграмму по этому адресу… когда же? Во вторник? И вы запомнили? Поразительно.

– Ну с одного раза, может быть, и не запомнил бы, хотя на память действительно не жалуюсь, – ехидно ответил почтмейстер. – Но уж с третьего-то точно. Не каждый день у нас телеграммы в Санкт-Петербург отправляют, да ещё и в такое занятное учреждение, как статистический клуб.

– Общество, – машинально поправил его Маркевич. – Статистическое общество. Но я отправлял только одну телеграмму.

– Вы да. Да ваш соотечественник ещё одну. Правда, ему бы больше пошло отправлять телеграмму в Касабланку или Алеппо – я имею в виду, что он более на турка смахивает, нежели на русского. Понимаете меня?

– И когда это было? – спросил Маркевич, даже не пытаясь сбросить предательский липкий холод с хребта.

– А за день до вас. В понедельник, прямо с утречка. Первый пришёл – а ведь я, знаете ли, рано открываюсь, в семь, никак не позже.

– А кому именно, не запомнили?

– Да никому. Как и вы – просто на адрес.

«Пока я спал после ночи, проведённой за письменным столом, Тер отправлял телеграмму моему учителю. Или не ему? В обществе работает полтора десятка человек, любой из них мог оказаться его корреспондентом. Тот же Ермолаевский ведёт обширнейшую переписку, его интересы простираются от Сванетии до Прованса. Да нет, таких совпадений не бывает. Только учитель знает, что такое на самом деле Статистическое общество, только он понимает смысл скучных отчётов, посылаемых на Морскую со всех уголков России и из-за её пределов, держит в руках все нити. И такой человек, как Тер, мог быть связан в обществе только с ним. Что в ней было? Догадаться нетрудно. Если бы в воскресенье работала почта, Тер помчался бы сюда сразу, как только узнал об исчезновении Корвина. Но какое дело до Корвина моему учителю?» Маркевич обнаружил, что стоит на центральной площади Вер л’Эглиз. Собственно, площадью её можно было назвать при наличии изрядного воображения, которым Степан Сергеевич не обладал. Между церковью и «Берлогой» не сумела бы пройти маршем рота солдат в шестиштыковом строю. Люди, одновременно выходившие из церкви и из почты, могли приветствовать друг друга не громче, чем если бы они сидели за соседними кувертами. Почтовая карета и пассажирский дилижанс разъезжались здесь только благодаря виртуозному искусству своих возниц.

Церковь, древняя, приземистая и основательная, как сундук в спальне мадам Марин, понравилась Маркевичу. «В ней есть что-то от дома, а храм и должен быть домом для верующих. В каком-нибудь соборе Святого Петра ты чувствуешь себя гостем, причём нежеланным. Маленьким, раздавленным и совершенно ничтожным. Если бы бог существовал, он презирал бы даже готические соборы с их дерзко попирающими небеса шпилями, не говоря уж о скучной математике ренессансных церквей и приторной лёгкости барочных. Только тут, в какой-нибудь бывшей римской конюшне, надстроенной башней с крестом, ему было бы уютно».

Маркевич задрал голову, чтобы получше разглядеть колокольню, и по своему обыкновению не замедлил шага. Возмездие, как всегда, не заставило себя ждать – Степан Сергеевич сходу на кого-то налетел, едва не сбив с ног, но всё же не сбив.

– Чёрт побери!

Маркевич не успел даже извиниться и тем более сообразить, что сказано это было на языке родных осин – пострадавший (который вовсе не пострадал) оказался тем самым русским, с головы до ног одетым в чёрное, которого Маркевич третьего дня окрестил Подшкипером. Тот улыбался, всем своим видом показывая, что ничуть не раздосадован, – даром что два продолговатых перевязанных шнурком свёртка лежали у его ног, а секунду назад, несомненно, были в его руках. Улыбка, впрочем, была из тех, которые хочется тут же забыть, – словно у кобры, полностью готовой к последнему убийственному прыжку и от того совершенно удовлетворённой, почти счастливой.

Маркевич бросился подбирать, но чёрный человек опередил его на мгновение, ловко подобрав своё имущество так, что Степан Сергеевич даже дотронуться до него не успел. Тогда Маркевич, наконец, извинился.

– Полноте, сущие пустяки!

– Разрешите представиться…

– А я вас знаю, – неожиданно сказал чёрный, – вы Маркевич. Из «Нового Эрмитажа». Мне здешний мэтр рассказывал. Да, впрочем, вы все там теперь знаменитости. А я…

Но назваться он не успел, потому что из дверей «Берлоги» вышли Патрон и давешний усач, что выбегал в залу с револьвером в руке в тот памятный день, когда нашли тело Корвина. От дверей до того места, где стояли они с Подшкипером, было едва-едва шагов десять, но за эти десять шагов с Патроном и усачом сумела произойти разительная перемена. В течение первых пяти шагов это были двое серьёзных мужчин, что-то оживлённо обсуждавших на ходу. Вернее, говорил и жестикулировал один усач, Патрон же с сосредоточенным видом смотрел себе под ноги, слушая и пару раз кивнув с одобрением. На шестом шаге словно по команде они оба посмотрели вперёд – и увидели Маркевича в компании с Подшкипером. Зрелище это, очевидно, несколько поразило обоих, потому что Патрон тут же натянул на лицо