Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

Немного погодя полоумный спросил шепотом, искоса поглядывая на стражу:

— Кто тебя сюда посадил?

— Я здесь по приказу штаба.

— Ха-ха-ха-ха... Ты только думаешь... Управляющий тебя сюда загнал, как и меня. А за ним старый Юллё стоит... Я убью их обоих. Ха-ха-ха... — Безумный рассердился и начал громко объяснять:

— Как увидишь, что он идет с дубинкой в руке, сразу поворачивайся задом к стене. Он же сумасшедший!.. Раз он и мне пробовал, но я сказал — нет, дудки, брат, ты мне не сунешь, пока ее гладенько не обстрогаешь. Ха-ха-ха...

Парни смеялись вместе с сумасшедшим, а пастор продолжал сосредоточенно пилить. Полоумный снова перешел на шепот:

— Убьем их и убежим... У меня есть уже и мешок, куда класть вещи... Он, правда, порван, но я раздобыл иглу и заплату... теперь только достать нитку, и можно его починить. Махнем на север, в Торнио.

Когда они выходили из сарая под насмешливыми взглядами парней, пастор учтиво сказал сумасшедшему:

— До свидания, Хейккиля.

— Ха-ха-ха-ха!..

На ребят пастор не смотрел, словно их тут не было, и спокойно прошел в свою камеру.

В камере он принялся читать Библию. Он подчеркивал такие места, которые, как ему казалось, содержали что-то подходящее к данному моменту. Парни собрались в коридоре, и дежурный надзиратель тихонько заглядывал в глазок. Потом он о чем-то пошептался с ними, и вот в коридоре раздалось:

— Первая заповедь! С крыши вода капаеть.

Пастор смотрел в книгу, не отрываясь, и старался не слушать.

— Вторая заповедь! Парень девку лапаеть.

— А одиннадцатая заповедь: не заносись! Всякий жадина скверно кончит.

Выкрики неслись из дальнего конца коридора, но пастор, конечно, понимал, что они адресованы ему. Будучи не в силах не замечать их, он старался победить нарастающее в душе возмущение, размышляя над данным фактом и подводя его под более широкие мысленные категории. Ибо он понимал, что бессильный гнев его здесь выглядел бы комично.

— ...слишком поверхностным было их нравственное воспитание... но откуда все-таки эта ужасная грубость? Создалась ли она под влиянием обстановки или же представляет собой их подлинное, исконное существо?.. Разумеется, выкрикивающий чувствует, что нравится окружающим... и старается потрафить им... Наедине он этого не стал бы делать... Сначала восхищение толпы придает ему смелость... а затем вдохновляет...

— Так вот, ребята... Один поп вылез на кафедру пьяный и говорит людям: «Не делайте, братия, как я делаю... а делайте, как я вам велю...»

— Все попы так поступают. Народу велят делать добро, а сами творят зло. Морочат темных людей. Интересно было бы знать, к примеру, как все же влезло столько тварей на Ноев ковчег? И где Каин раздобыл себе жену? Кто на это ответит — прошу.

Покричав вволю, ребята перешли к камере Антти. Антти возбужденно залопотал и загремел цепями.

— Эй, Антти, покажи-ка свою мужскую силу.

Парни в коридоре заржали.

— Надо бы ему для компании привести с женской половины какую-нибудь сумасшедшую. Поглядеть бы, смыслит ли он хоть что-нибудь.

Пастор постучал в дверь своей камеры. Парень, стоявший на часах, подошел к окошечку.

— Постыдитесь. Я скажу об этом Альгрену, когда он придет. Хоть безумного бы оставили в покое!

Некоторое время в коридоре было тихо. Пастор лег на свое ложе. Слышно было, как парни шептались между собой. Затем кто-то из них громко спросил:

— А вы знаете, ребята, что пленных буржуев надо всех расстреливать?

Остальные тихонько прыскали, давясь смехом, а первый заводила запел песню:

Бой идет кровавый за святое право.

Дух свободы вырастает в сердце бедняков.

Падают герои, но ряды их втрое!

Дух не сломлен, и на песню не надеть оков!

— ...нет, не знают... они сами не ведают, что творят... Но кротость не поможет... Здесь нужен Ветхий завет со всей суровостью его.

V

Целую неделю Халме боролся со смертью. К нему привезли врача, но это было совершенно бесполезно, потому что Халме отказался принимать лекарства.

— У вас воспаление легких. Вы сильно простудились.

— Мне негде было простудиться.

— Вам немудрено простудиться, вы так ослаблены.

Эмма рассказала доктору, чем питается Халме, и врач уверял, что болезнь вызвана истощением организма.

— Конечно, ягоды можжевельника и листья малины не вредны для здоровья, но сомнительно, чтобы ими одними можно было жить.

— Я ел разную растительную пищу. Вы не правы, господин доктор. Не растительная пища ослабила меня, а то, что в последнее время я нарушал свой режим.

Доктор не стал с ним спорить. Жизнь Халме его не слишком интересовала. Он считал, что Халме вполне мог бы и умереть. И самое умное было бы ему умереть до прихода белых. Доктор выписал рецепт, Валенти привез из села лекарства, но больной к ним не притронулся, несмотря на уговоры Валенти и просьбы Эммы.

— В них, помимо всего прочего, содержится алкоголь. От него главным образом и зависит их действие. Медицина есть насилие над природой. Только старые народные средства имеют подлинно целебную силу. Как раз алкоголь является хорошим примером того, как, подрывая силу человека, можно подхлестнуть ее на какой-то миг. Так же и все лекарства... Нет... мне они не нужны. Нужно другое. Впервые испытывается духовная крепость существа, носящего имя Аадольф Халме: победит ли оно материю или нет... Спасибо тебе, Эмма, за твою заботу... но я прошу... Оставь... природа — лучший химик... Медицина — всего лишь знахарство... и болезнь в основе своей не есть материальное явление... а преткновение духа... состояние слабости.

А к вечеру начинался бред. Температура поднималась до сорока градусов и подступала к опасной черте. Но днем он бывал в сознании настолько, что имел силы отказываться от лекарств. Казалось, все его безграничное упрямство сосредоточилось теперь на этом.

Приступы кашля душили его, так что он терял сознание. Если бы не Эмма, которая поддерживала его голову, он, наверно, захлебнулся бы. Приходя в себя, Халме спрашивал:

— Кто вы?

— Я Эмма... ты не узнаешь меня?

— Хорошо... идите, скажите в штабе, что записка цела... Я там ничего не писал...

— Какая записка? О чем ты говоришь?

— Ваши оскорбления мне безразличны... совесть моя чиста... Если хотите узнать тайну... но вы ее не достойны... это случилось однажды ночью... Я бодрствовал... и я отделился от своего тела... Можете не верить, пожалуйста... Я был недалеко, потому что страх и