Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

по сторонам. Они не знали ни минуты покоя, а все время были начеку, готовые в любой момент броситься наутек.

Уолеви стоял на страже у дверей сарая, пока хозяин Теурю и Арво перекладывали содержимое мешка в их рюкзаки. При этом они тихонько, шепотом обменивались новостями.

— Твой отец сидит в инвалидном доме, пастора тоже арестовали... Но слышно, у них и новое наступление провалилось. Силандер кому-то сказал, что в гвардии у них слабый дух... Разбегаются с фронта.

Парни рассказали о себе. У них ничего особенного не произошло, все по-прежнему. Они жили в лесу, но по трое ходили отогреваться в одной лесной торппе. Хозяева торппы были белые, по водили компанию и с красными соседнего прихода и через них могли узнать, если бы красные проведали о существовании лесных людей. Картошку они берут в торппе, но с другими продуктами трудно. И от постоянной настороженности они устали. Готовятся совершать диверсионные акты, когда белые начнут двигаться к югу и фронт будет ближе. Но прежде времени они не смеют ничего делать, чтобы не выдать себя.

Теурю рассказал о том, как приходили Лаурила. Голос его немного дрожал, так как даже рассказывать об унижении было трудно. Арво просил отца уйти с ними. Они могли бы ночью прийти за ним сюда, к этому сараю. Но старик отказался:

— Я не оставлю мать одну... а она никуда уйти не может.

Парни готовились в путь. Когда они встали на лыжи, хозяин тихо сказал:

— Если так случится... что... меня... что не окажется защиты... то... стало быть, они свое право на жизнь... потеряли... Чтоб даже и семени этого рода... чтоб не поганило землю... Если я не увижу того дня... Останется на вашу заботу...

Трудно было сказать эти слова. Арво ничего не ответил, а Уолеви обернулся, и его грязное, обросшее щетиной лицо скривилось в каком-то подобии улыбки:

— Недолго им веселиться, наступит и время последнего вальса... Там в лесу мы — двадцать два человека — только и ждем своего часа... Так что не печальтесь... Пусть они пляшут и веселятся пока. Конец их близок. Но вы уж постарайтесь держаться тихо. Не стоит сейчас... Если выдастся случай, передайте привет моим. И скажите, что еще свидимся...

Парни скрылись в темном лесу, а хозяин принялся быстро нагружать сани сеном.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

I

Был конец марта. Ночь слабо светлела. Когда Аксели, согнувшись, перебегал по цепи от одного бойца к другому, его воспаленные, слезящиеся глаза различали зубчатую кромку леса. Светлеющая ночь громыхала раскатами боя, длившегося третьи сутки. В цепи то здесь, то там вспыхивали огоньки и слышались ружейные выстрелы. С той стороны, с лесистого бугра, отвечали: были ясно видны вспышки. Время от времени раздавался цокот и пулеметная очередь с визгом отдавалась по верхушкам деревьев. Иногда пули ударялись совсем рядом, но Аксели не прятался. Он машинально пригибался, хотя в темноте, когда стреляли не целясь, это вряд ли имело какое значение.

Никто ему ничего не говорил, и у него ни к кому не было дела. Он шел только за тем, чтобы проверить, что бойцы не заснули в цепи, и чтобы самому не заснуть, оставаясь на месте. Сапоги промокли. Одежду ночной мороз превратил в ледяную корку. Но он не чувствовал холода. Он чувствовал только недоверчивое, озлобленное отношение, которое установилось между ним и бойцами. Сейчас, конечно, все молчали, так как даже ворчать не было сил. Сам он находился в таком же отчаянии, как и все, но он отгонял расслабляющие мысли. Юлёстало еще с вечера ушел в штаб и до сих пор не вернулся. Все равно... От него нигде нет проку. И чего он носится в штаб выяснять обстановку, когда и в штабе никто ничего толком не знает? Да хоть бы и знали, теперь это уже не имеет значения... К чему трескучие приказы, если их никто не выполняет.

Аксели прислонился к дереву. «Вон где, должно быть, худо приходится»,— подумал он, прислушиваясь.

Откуда-то справа доносилась частая перестрелка. Гулко грохали пушки, перекрывая ружейно-пулеметную трескотню, которая шла волной, то усиливаясь, то затихая. Вдруг сзади послышались крики, которых за шумом стрельбы трудно было разобрать. Немного погодя кто-то, запыхавшись, прибежал в цепь. Это был Элиас. Он искал Аксели:

— Аксели... гей!.. Где Аксели?

— Тут.

— Гей... Командуй скорее отступать... нас окружают...

— Кто приказал?

— Никто, но два пулеметчика видели, что оттуда народ валит толпой и лахтари их сзади гонят,

— Вранье... все на своих местах.

— Не вранье, слушай... Там шли три лыжника, и когда мы спросили, чьи они, они говорят, что ушли с поста, потому как их рота куда-то исчезла.

Ближние бойцы услыхали слова Элиаса и сбились в кучу.

— И верно, давай лучше отступать...

— Никакого отступления.

— Да не кричи ты, черт... Три дня ты долбишь: не отступать, не отступать, а сам же видишь: вон там отходят все время... Ведь по стрельбе слышно...

— Нельзя отступать из-за того, что увидели трех лыжников. Иди и не возвращайся, пока не выяснишь как следует.

Элиас убежал, и бойцы вернулись на свои места, но новость уже разнеслась по цепи. С дальнего конца цепи прибегали бойцы, чтобы узнать у Аксели о положении. Ругаясь на чем свет стоит, он гнал всех обратно в цепь. Он снова прислонился к дереву и прислушался, пытаясь по шуму боя определить ход сражения. Но это ничего не дало. Он все же решил держаться твердо, зная по опыту, какими противоречивыми слухами кишит эта война. Сколько он был на фронте, здесь постоянно носились всевозможные слухи и слушки, и он, конечно, знал, что они рождаются от ложных сообщений и туманных сведений. Когда ничего не известно точно и достоверно, возникают слухи, один другого нелепее. Он уже давно дал себе зарок не обращать на них никакого внимания. Ни в коем случае он не прикажет отступать на основании слухов.

И он мысленно повторил себе то, что за эти три дня говорил уже столько раз: кто-то должен удержаться на месте.

Три дня длилось наступление белых, и одна за другой позиции были потеряны. Сначала оказывали упорное сопротивление, но мало-помалу люди начали сдавать: все эти ночи без сна и почти без еды. Бойцы озлобились. А вчера вечером Аксели уже прямо пригрозили расправой. Правда, не в своем взводе, а в станционном. Потому что фактически он