Приз - Полина Дашкова

Саня продолжил.

— Мемуары генерала Колпакова — не вымысел. Драконовдействительно над ними работал, ездил во Франкфурт на книжную ярмарку именноради того, чтобы встретиться с литературным агентом и продать права на этимемуары. Одно дело — неопределенный треп в интервью и совсем другое —переговоры с агентом в Германии. Вряд ли немец просто так подарил бы емудорогую серебряную ручку. Вероятно, он рассчитывал получить текст, и какие-то основанияверить Драконову у него были.

По свидетельству вдовы, Лев Абрамович всю зиму работал надмемуарами. Но следов этой работы не сохранилось нигде. Ни в компьютере, ни взаписных книжках и блокнотах.

— А что за немец? — спросила Зюзя. — Фамилия известна? С нимможно связаться, это, в принципе, не так трудно.

— Я нашел его имя в своем блокноте. Вдова Драконова назвала.Мы тогда, на первых допросах, не придали этому значения, но имя я записал.

— Да, я помню, она еще искала его визитки и очень удивилась,что в доме не оказалось ни одной.

— Генрих Рейч. Живет во Франкфурте, неплохо знает русский, —сказал Саня и вдруг затылком почувствовал, как на заднем сиденье напрягласьМаша. Он поймал в зеркале ее странный, ускользающий взгляд, хотел спросить: чтотакое? Но не успел.

— Ну, ну, давай дальше! Как ты пообщался с Володей Призом? —торопила его Зюзя.

— Ваш обожаемый Вова соврал мне, — не без удовольствиясообщил Саня, — он сказал, что его дядя с Драконовым никогда знаком не был. Насамом деле писатель и генерал общались двадцать лет, Лев Абрамович частоприезжал в гости на генеральскую дачу, помнил вашего любимого артиста маленькиммальчиком.

— Откуда у тебя такие сведения? — сурово спросила Лиховцева.

— От меня, — подала, наконец, голос Маша, — а мнерассказывал об этом сам Драконов, два года назад.

— Так еще не известно, кто из них врал! — заявила Зюзя.

— Бросьте, Зинаида Ивановна, — поморщился Саня, — врал,конечно, Приз. И знаете почему? Потому, что ему не хочется, чтобы марали памятьего героического дяди. Факт общения с евреем Драконовым — это позор длярусского офицера.

— Не поняла, — Зюзя нахмурилась и помотала головой.

— Он патологический антисемит, ваш любимый Приз.

— Ой, ну ладно, — Лиховцева махнула рукой, — это уже совсембред. Володя нормальный человек. Умный, добрый, так душевно говорит потелевизору, что люди должны любить, уважать друг друга, независимо отнациональности. Был бы он антисемит, он бы к каким-нибудь таким же и примкнул,мало, что ли, у нас организаций с нацистской идеологией? Нет, Вова, совсемнаоборот, пошел к демократам, в «Свободу выбора». Ты чушь говоришь, Арсеньев!Кому еще верить в наше время, если не Володе Призу? Мой внук его обожает, адети всегда чувствуют ложь. Не может Вова Приз быть антисемитом, кто угодно,только не он. Наверное, ты просто неправильно его понял.

Лиховцева искренне расстроилась. Ее возмущали любыепроявления национализма, она всегда резко обрывала разговоры о черных, о том,что в Москве развелось слишком много кавказцев и вьетнамцев. Она без концаповторяла, что преступность не имеет национальности, и переставала здороватьсяс теми, кто утверждал обратное. Она терпеть не могла антисемитов. И ей оченьнравился Вова Приз.

— У меня был диктофон в кармане, — сказал Арсеньев, — я такмало сплю сейчас, что не надеюсь на собственную память. К тому же духота.Недостаток кислорода плохо влияет на мозги. Вот я и решил записать нашу беседусо знаменитым артистом. Просто для себя. Для личного пользования. Я потом дамвам послушать. Там, конечно, много помех, мы говорили в «Останкино», налестнице. Но кое-что записалось.

— Ладно. Дальше.

Саня рассказал про Василису. Маша иногда дополняла его.Эскорт уже въезжал на территорию бывшего лагеря.

— И как вы думаете, когда же эта девочка заговорит? —спросила Лиховцева.

— Скоро, — заверила ее Маша, — если ничего плохого с нейбольше не произойдет, то очень скоро. Не сегодня, так завтра.

Машины остановились у обгоревших развалин дальнего корпуса.Пожарники и эксперты взялись за работу. Уже через двадцать минут на пожарищебыло обнаружено шесть трупов. Пока их откапывали, Маша отошла к реке. Лиховцевасказала, что госпоже Мери Григ смотреть на это совсем не обязательно. Маша невозражала.

— Скорее всего, они горели уже мертвые, — сказал эксперт, —вот тут ясно виден след пулевого ранения. Ладно, будем работать дальше.

— Надо здесь все проверить, метр за метром, — сказала Зюзя,— дай-ка мне сигаретку, — она повернулась к Сане, — только потом никому нерассказывай, что я курила.

Он ничего не ответил, не шелохнулся. Он сидел на корточкахвозле одного из шести тел.

— А вот тут вполне возможно будет и родственников пригласитьдля опознания, — сказал эксперт, — этот парень лежал лицом вниз, мягкие тканипочти не пострадали.

— Да, с родственниками мы свяжемся, — кивнула Зюзя ипосмотрела на Арсеньева. — Ты сигарету мне дашь или нет? Шура, ты слышишь меня?Встань, пожалуйста.

Арсеньев медленно, тяжело поднялся.

— Родственников не надо.

— Что? Ты что там бормочешь? — Зюзя шагнула к нему, взяла заплечи, развернула к себе.

— Королев Гриша, 1984 года рождения, — глухо, как автомат,произнес Арсеньев, — проживал в Москве, с мамой Верой Григорьевной и младшимбратом Витей. Адрес такой же, как у меня, только номер квартиры другой. Этажомниже.

— Шура, Шура, — Лиховцева погладила его по голове, — простименя, старую дуру.

— За что, Зинаида Ивановна? — он попробовал улыбнуться, ноне получилось.

— Ты знаешь, за что. Хочешь, я матери сообщу?

— Да, Зинаида Ивановна. Наверное, лучше, если вы. Я несмогу.

* * *

— Значит, кушать ты не хочешь. Спать тоже. Правда, Вася,сколько можно спать? Давай я тебе почитаю? Ты маленькая очень любила, когда ятебе читал вслух. Ну? Кстати, Маша сказала, чтобы я тебе обязательно почитал.

Василиса кивнула и показала на телефон.

— Что? — не понял Сергей Павлович. Она попыталась подвигатьпальцами, изобразить, будто набирает номер.

— А, ты хочешь, чтобы я позвонил Маше?

Она кивнула.

— Набирал уже, несколько раз. И ее, и майора этого. У них тозанято, то телефоны выключены. Не волнуйся. Они сами позвонят.