Паткуль. Неистовый лифляндец - Борис Николаевич Григорьев

На пути его войска выдвинулся было Шереметев с заслоном, но король с ходу оттеснил его и 19 ноября появился перед русским лагерем с 8,5-тысячным войском. Русские войска были растянуты на целых семь вёрст, так что в любом месте атаки они оказались слабее шведов. «Учёный» военачальник Круа был так же не готов воспринять тактику шведского короля, как и необученные русские. Он не принял никаких мер против неожиданного нападения, а Карл ХII, не дав солдатам передохнуть, повёл их в бой.

Сигналом для атаки послужили 2 ракеты и боевой клич: «С нами Бог!» Шведские пушки пробили бреши в укреплениях, и солдаты двумя колоннами со штыками наперевес пошли в атаку. К этому времени началась сильная метель, ветер дул прямо в лицо русским солдатам, и в двух шагах ничего нельзя было разобрать. Шведы, как сказочные привидения, выросли перед русской линией прямо из снежной кутерьмы и со всей силой обрушились на них.

Главный удар пришёлся на правое крыло, где, как предполагал Карл ХII, должен был находиться царь. Через полчаса у русских началась паника: «Немцы изменили!» Скоро войско превратилось в бегущую толпу. Шереметев и казаки могли бы в это время ударить шведам в тыл, и Карл этого очень опасался, но русская кавалерия вместо этого первой обратилась в бегство и кинулась в Нарву, потопив в ней не менее тысячи человек с лошадьми. Пехота в большом беспорядке побежала по мосту, там возник затор, мост не выдержал тяжести и обрушился. Некоторое время спустя незамёрзшая река и берег покрылись трупами. В бессильной ярости солдаты стали избивать иностранных офицеров. Де ла Круа, наблюдавший это, в сердцах крикнул:

– Пусть сам чёрт дерётся во главе таких солдат! – и с тридцатью офицерами поехал сдаваться шведам в плен. Среди них оказался и саксонский посланник в Москве полковник фон Ланг.

Карл был любезен: он встретил генералов, как гостей, а остальных офицеров приказал отпустить восвояси. Шведы привели их к реке, посадили в лодку и оттолкнули её подальше от берега.

Но далеко не все русские части подверглись паническим настроениям. Стойко защищались, огородившись рогатками и артиллерийскими повозками, Преображенский и Семёновский полки. Твёрдо стоял отряд генерала Вейде. Ещё не всё было потеряно – неразбериха распространилась и на шведскую армию. Два шведских отряда, столкнувшись между собой в темноте, долго лупили друг друга и погубили много солдат. Другой отряд, достигнув русского лагеря, набросился на брошенные запасы вина и напился так, что ни о каком участии солдат в бою не могло быть и речи. Численности русских войск ещё хватало, чтобы оказать не только сопротивление, но и нанести шведам поражение. Но разобщённость армии, отсутствие единого командования сделали своё дело. Генералы Автоном Головин, Яков Долгорукий и Иван Бутурлин, считая, что Вейде разбит, вступили со шведами в переговоры и согласились отступить, отдав шведам всю артиллерию. Когда Вейде узнал об этом, ему ничего не оставалось, как последовать за ними. Карл ХII, построивший атаку на русский лагерь исключительно на внезапности, был обеспокоен тем, что русские к утру могли осмотреться, прийти в себя и навалиться на шведов. Не теряя времени, он согласился даже оставить русским солдатам ружья, только бы поскорее их спровадить с поля боя и с бесславием отпустить домой.

Солдаты, угрюмо насупившись, без головных уборов проходили мимо короля, а офицеры складывали у его ног значки и знамёна. Король сказал им, что поступает так из уважения к их храбрости. Победитель так боялся побеждённых, что велел своим сапёрам как можно быстрее навести мосты и выпроводить их за реку.

Данное в начале боя обещание отпустить сдавшихся в плен генералов и высших офицеров король вероломно нарушил: он удержал их в плену, придравшись к тому, что они не отдали ему войсковой казны, о чём, кстати, в соглашении и речи не было. В плен к шведам попал грузинский царевич Александр, наследник грузинского престола. Его отец в 1688 году был изгнан из Грузии и жил под покровительством русского царя в России. 19-летний царевич сопровождал нарвскую армию, был взят финскими солдатами в плен, которые раздели его и хотели убить. Граф Рёншёльд спас царевича, одел его и представил королю. Этот эпизод произвёл на Карла сильное впечатление:

– Это всё равно, как если бы я попал в плен к крымским татарам! – сказал он[41].

21 ноября Карл в сопровождении фельдмаршала Круа и прочих пленников торжественно вступил в Нарву. Пленным вернули шпаги и выдали денежное вознаграждение. Круа получил 1.000 дукатов, остальные – по 500.

Царь встретил остатки своего войска в Новгороде словами: «Они побьют нас ещё не раз, но в конце концов научат нас побеждать». Пётр приказал укреплять Новгород и Псков, подсчитывать и компенсировать потери. Убитыми и потерянными без вести насчитали от 6 до 12 тысяч, была утрачена вся артиллерия. От погрома уцелел корпус генерала Репнина. С потерями, но не потеряв боевого духа, вернулась гвардия. Без оружия, но почти целиком пришёл отряд Вейде. Вместо дворянской конницы, вызвавшей панику в рядах своих солдат, Пётр начал создавать драгунские полки. Начался новый набор рекрутов – «кликать вольницу в солдаты», строить металлургические заводы, лить пушки. Сразу – через 2 недели – после Нарвы царь дал указание Б. Шереметеву начинать рейды в Лифляндию. Карл ХII напустил на него «пылкого» Шлиппенбаха, и последний безуспешно гонялся за русскими, которые при нужде спасались на своей земле, но потом приходили снова, пока в 1701 году под Эрестфером они не побили шведов, и бегать теперь был вынужден уже Шлиппенбах. Но это будет позже, время ученичества в русской армии только начиналось

Король Швеции из лёгкой нарвской победы сделал один вывод: русские варвары слабы, трусливы и беспомощны. С ними он разберётся, но попозже. Сейчас надо было добивать вероломного саксонца. Недооценка «московитов» дорого обойдётся шведам – она будет стоить им проигрыша в войне и потери европейского великодержавия.

…А Европа от шведской победы была в полном восторге, Россия была теперь надолго выключена из европейских игр. Париж потирал руки – у шведов везде развязывались руки, и король Карл в борьбе за испанское наследство мог теперь положить на чашу весов мощь своей непобедимой армии. Австрийцы, голландцы и англичане забеспокоились, потому что боялись перехода шведов на сторону французов и всей душой желали продолжения русско-шведской войны.

Союз Петра и Августа подвергся после Нарвы тяжёлому испытанию. Трудные времена наступили снова и для Паткуля. Но Паткуль не сдавался. Он не отказался от своих планов и всеми силами способствовал тому, чтобы война со шведами продолжалась.

Тайный советник короля Августа

Осенние события 1700 года наложили тяжёлый отпечаток не только на душевное состояние Паткуля, но и заметно изменили его внешний облик. Как раз к этому времени относится единственный дошедший до нас портрет нашего героя, исполненный неизвестным художником и хранящимся в музее бывшей курляндской столицы Митау (Митава). Портрет показывает выразительную голову с мрачным, непроницаемым выражением лица – лица завораживающего, значительного и опасного. По моде того времени оно обрамлено длинными, струящимися локонами парика, ещё более подчёркивающими холодный пристальный взгляд серо-голубых глаз и высокий умный лоб. Две резкие складки между бровями свидетельствуют о несгибаемости воли и сильном характере, подвергшемся глубоким разочарованиям. Мощный нос, нависающий над плотно замкнутым ртом – верхняя губа выразительным прямым штрихом покрывает нижнюю, слегка припухлую – завершают портрет, сделанный, вероятно, в Митаве, на пути следования Паткуля в свите Августа из Курляндии в Польшу.

Планы в отношении Лифляндии рухнули. Шведы не только выдержали первый удар союзников, но и нанесли им всем поражение. Тройственный союз зашатался. Что дальше? Сдаться, удалиться в какую-нибудь тихую обитель и забыть обо всём? Или стиснуть зубы и продолжать идти вперёд – туда, куда ведёт неумолимая логика событий и его внутренний голос? Мы можем на минуту представить себе, как Паткуль в одиночку проводит длинные вечера в огромном, еле протапливаемом сырыми дровами замке курфюрста Фердинанда, как мерит то нетерпеливыми, то задумчивыми шагами залу, как гулко