Приз - Полина Дашкова

— Неужели сенатская комиссия терзает даже стариков? —спросил Рейч и сочувственно покачал головой. — Как не стыдно!

— Какая сенатская комиссия? — Григорьев изобразил легкоеудивление.

Рейч иронически улыбнулся.

— Ну как же! Об это писали все газеты. После трагедииодиннадцатого сентября специальная сенатская комиссия совместно с ФБР потрошитвысших офицеров ЦРУ, откапывает старые афганские связи. Вам ли не знать?

— А, вы об этом? — равнодушно кивнул Григорьев.

«Почему, когда я попросил показать снимки, он сразу связалэто с сенатской комиссией? — подумал Григорьев. — Впрочем, о работе комиссиигазеты, правда, писали»

— Все эти расследования — обычные рекламные трюки сенаторовперед выборами. Неужели вы, Андрей, участвуете в этом безобразии и помогаетеполитикам делать свой грязный пиар на реальной трагедии? Или наоборот, выбоитесь, что я продам кое-что из своих архивов, пользуясь остротой момента, ихотите выяснить, что у меня есть?

— Генрих, если я вас правильно понял, никто с подобнойпросьбой к вам еще не обращался и ни одного снимка вы пока не продали? — теперьпришла очередь Григорьева впиться взглядом в лицо собеседника.

— Никто, — повторил Рейч, — вы первый. Желаете, чтобы япродал их вам, вместе с негативами?

— Сначала я хотел бы на них взглянуть.

— О, это пожалуйста. Одну минуточку.

Рейч вышел из комнаты. Вернулся он минут через десять. Былстрашно бледен. Руки дрожали.

* * *

— Устала ты от них? — спросила врач Вера Ивановна, когдателегруппа выкатилась.

Василиса лежала, не двигаясь, глядя в потолок. Агаповаприсела на край койки и погладила ее по волосам.

— Молчишь. Представляю, что у тебя в голове сейчас творится.Столько пришлось пережить, чудом уцелела, а поделиться впечатлениями ни с кемне можешь. И родных никого рядом. Где же мама твоя? К маме, небось, хочется? —Агапова вдруг запнулась, покраснела, пробормотала себе под нос: — Ой, ладно, небуду, вдруг ты вообще сирота, мало ли? — Она поправила шапочку и заговориланарочито бодрым, громким голосом: — Ты давай-ка, думай о том, что все хорошо.Могло быть значительно хуже. Шрамов у тебя не останется, руки-ноги заживут. Яуверена, после эфира кто-нибудь из твоих родных обязательно откликнется. Ятолько потому и пустила этих телевизионщиков в палату, чтобы они помогли найтитвоих родных. Теперь тебе надо поспать.

Василиса помотала головой, зажмурилась и до крови закусилагубу.

Она хотела объяснить, что откликаться некому. И еще, онахотела сказать, что милиционер, который приезжал за ней в Кисловку, связан сбандитами, устроившими стрельбу в заброшенном лагере. Он пытался увезти еепо-тихому. Ему помешала Лидуня. Он вел себя как бандит и неврастеник.

Когда вошли хозяйка и участковый, он не успел убратьпистолет. Стал объяснять, что Лидуня накинулась на него, как дикая кошка, и емупришлось припугнуть ее. Они поверили, но хозяйка выгнала его из дома. АнастасияИгнатьевна обошлась с ним как с малолетней шпаной, и участковый Поликарпыч ееподдержал. Было удивительно, что этот псих в милицейской форме их послушался,ушел на улицу, за калитку. Он вообще сник и смутился, когда они явились. Не точтобы испугался, а именно сник, поджал хвост и стал вести себя, как нашкодившиймальчишка. Василисе даже показалось, что ему стыдно. Но не за ту безобразнуюсцену, которой они не видели, а за нечто другое, из далекого прошлого.

До приезда «скорой» Анастасия Игнатьевна занималась Лидуней,утешала ее, мазала йодом ссадину на лбу, объясняла, что бояться нечего, этораньше он был Лезвие, а теперь старший лейтенант милиции и не имеет праваникого обижать, особенно при исполнении, потому что его за это обязательнонакажут.

Лидуня тряслась, всхлипывала, бормотала. От волнения онакартавила еще сильней. Василисе почудилось, что юродивая пытается произнести ееимя и фамилию, что-то вроде «Гатева Сиися Ииня», но ни хозяйка, ни участковый ничегоне разобрали.

А старший лейтенант при них ее имени не повторил. СначалаВасилиса думала — случайно забыл, растерялся, но потом поняла: он промолчалнарочно.

Откуда он мог узнать ее имя? Никто до сих пор не сумелвыяснить. Никто. А он вошел и сразу выпалил: «Грачева Василиса Игоревна».Произнес вслух только при ней и при Лидуне. И никому, ни единому человеку потомне сказал.

Конечно, он связан с бандитами. Он был ночью в лагере. Вкорпусе валялся Василисин рюкзачок. Там паспорт, ключи от квартиры. Бандитыобшарили все уцелевшие корпуса. Из этого следовало, что они всех нашли и убили.Всех, кроме нее. Она — единственный свидетель. Пока она молчит, убийц ненайдут.

Врач поправила одеяло, вышла, тихо прикрыв дверь. Василисахотела окликнуть ее. Очень уж страшно оставаться одной. Но опять не получилосьни звука. Голосовые связки заледенели, как от новокаина, когда делают местныйнаркоз.

Она заплакала и до крови прикусила губу. Пришлось слезать скровати, ковылять к умывальнику. Минут пять ушло на то, чтобы исхитритьсяповернуть кран ладонью, без помощи пальцев, налить воды в стакан и не замочитьбинты на руках. Умыться она не могла, только прополоскала рот. От всех этихсложных действий она устала так, что закружилась голова и задрожали коленки. Онадоплелась до койки, свернулась калачиком на плоском больничном матрасе. Под нейскрипела кровать. Звук этот был каким-то казенным, безнадежным. Ей сталоказаться, что она совершенно одна на свете, никому не нужная немая беспомощнаякалека. И это теперь навсегда.

За окном гудели машины, в сумерках мерцали огни, плескалсялетний московский вечер, как густое старое вино, как тяжелый древний океан. Еемысли и чувства, не отягощенные речью, поднимались на поверхность быстрымикрупными пузырями и лопались, сливаясь с какой-то иной, внешней субстанцией.Там было страшно, холодно и ничего не нужно. Там звучал чужой шепот, сухой,бумажный, словно комкали старую газету.

* * *

В который раз сегодня Арсеньев хватался за телефон иотдергивал руку. Номер, записанный на клочке факсовой бумаги, он запомнилнаизусть. Ничего не стоило набрать его и произнести:

— Здравствуйте, мисс Григ. Это майор Арсеньев, если вы меняпомните. И что дальше? Можно сказать иначе.

— Привет, Маша (или даже Машенька), это Саня Арсеньев.Слушай, я забыл, мы на «ты» или на «вы»? Как поживаешь? Надолго прилетела?Давай срочно встретимся. Я ужасно по тебе соскучился.

Разумеется, так он ни за что не скажет. Скорее всего, будетмямлить, принужденно покашливать, мучительно выдумывать всякие уважительныепричины, вызванные служебной необходимостью. Потому что дурак, трус несчастный.Она прилетела. Он мог вообще не узнать об этом. Спасибо Зюзе. Или нет? Неспасибо, а совсем наоборот? Зачем следователь Лиховцева лезет в его личнуюжизнь? Тем более нет никакой жизни. Сплошная личная смерть, и грохот ночныхштробилок вместо похоронного марша.